25 января «Молдавские ведомости» в статье «Журналистов не пустили на суд по иску дяди-священника к племяннику-инвалиду» рассказали о дележе наследства Валерии Бобочел, известного журналиста и организатора шоу. Статья оказалась резонансной.
Не осталась равнодушной к судьбе юноши-инвалида Алексея Бобока, рискующего после смерти матери остаться без квартиры, и известный адвокат и правозащитница Анна Урсаки. Она не только дала юридическую и чисто человеческую оценку случившемуся, но и предложила юноше бесплатную защиту в суде. Наш корреспондент связалась с Анной Урсаки и взяла у нее интервью.
- Анна, это хорошо или плохо, что дело Алексея Бобока получило такую широкую огласку?
- Это очень хорошо. В истории с Алексом только публичность и поможет. Я всегда считала правильным вынесение предмета судебного спора на общественное обсуждение. По таким щепетильным делам, где есть очень уязвимая сторона, общество должно высказать свое мнение.
- Но как вы можете помочь ему, находясь вдали от родины, не имея возможности напрямую участвовать в судебных заседаниях?
- Многие молдавские правозащитники оказались по ту сторону границы и из Европы помогают соотечественникам в борьбе с режимом. Но в Кишиневе остался мой адвокатский офис, где работают мои коллеги, и, конечно же, на бесплатной основе помогут Алексею. Мы, адвокаты, решили присоединиться к общенародной акции помощи Алексею Бобоку, которого уже поддерживают медики, артисты, журналисты, словом, все те, кто ежедневно бескорыстно помогает ему жить обычной жизнью.
- Этому рады отнюдь не все…
- В окружении юноши обрадовались тому, что рядом с ним появился известный правозащитник, который может реально поддержать ребенка-инвалида. Для меня это прежде всего ребенок: Алексей ровесник моего сына, которому тоже 21 год.
Но есть и люди, которые не обрадовались тому, что я включилась в борьбу за интересы Алекса в суде. Они писали мне в социальных сетях: «Вы введены в заблуждение, вас обманывают. Если бы вы знали всю правду, вы бы не вмешивались». Но это нисколько не поколебало мою решимость помочь мальчику. Я на его стороне. Потому что есть принцип: слабых обижать нельзя, слабые должны получать помощь.
- Я бы не сказала, что Алекс слабый. Он очень даже может за себя постоять.
- И все же уязвимый, скажем так. Молодец, что, несмотря на ситуацию, в которой оказался, не скис, держит себя в форме. Тем не менее, он не в состоянии активно, как здоровые люди, защищаться: выбрать адвоката, нотариуса, которым доверяет. Все упирается еще и в деньги, которые ребенок должен тратить на свое лечение, а не на защиту.
Когда мы с ним установили связь, Алекс выслал мне исковое заявление, в котором его дядя Евгений Бобок требует определить право долевой собственности на квартиру, доставшуюся Алексу после смерти Валерии Бобочел, его матери и сестры Евгения Бобока. И я убедилась: все до единого слова, что рассказал мне про свою ситуацию этот мальчишка, - правда. Люди, которые пытаются защитить его дядю-священника, либо не владели информацией, либо сильно заблуждались. Потому что суть иска Евгения Бобока в том, чтобы он получил право владения и – что самое главное! - распоряжения двумя третями квартиры.
- Друзья Валерии Бобочел сегодня очень сожалеют, что она вовремя не позаботилась о завещании в пользу сына.
- Конечно, будь завещание, этого иска не было бы. В европейских странах люди пишут завещание, не дожидаясь старости, это норма, и в порядке вещей по разным поводам консультироваться с юристами. Наше общество, к сожалению, к этому еще не приучено, из-за чего возникает много проблем с наследованием. Мы идем к адвокату только тогда, когда что-то случилось, а не превентивно. Точно так же мы идем к врачу - когда уже невмоготу, а не для профилактики. Я призываю соотечественников составлять завещания заблаговременно.
- Читатели спрашивают: почему нотариус разделил имущество Валерии Бобочел на три доли, ведь ее сын не просто был прописан в квартире, но всю жизнь там жил?
- Если завещания нет, наследство распределяется по родству в три очереди. Наследниками первой очереди являются родители и дети. Это случай Алекса, где наряду с ним право на наследство имеют бабушка и дед. Закон не разграничивает наследников с точки зрения морали, не учитывает возраст, состояние здоровья и другие жизненные обстоятельства. Если бы закон прописывал такие гарантии наследникам, было бы просто здорово. Но закон слеп. Он уравнял родственников первой очереди в их правах.
После смерти Валерии бабушка, дед и Алекс стали долевыми собственниками квартиры. Далее, после разграничения долей, на мой взгляд, подключается моральная составляющая. Не могу определить для себя, почему, из каких соображений бабушка и дед отдали свои доли сыну, брату умершей матери Алекса. Я считаю несправедливым, когда два собственника свои доли передают, не имея гарантий того, что получивший собственность будет пользоваться ею добросовестно, по-человечески.
Бабушка, дед и Алексей по закону вправе были распорядиться своими долями как хотят. Тот факт, что старшие отдали свои доли не внуку, а сыну, не убедившись, что дядя проявит честность, создал проблему. Из текста иска я вижу: дядя, ставший владельцем двух третей недвижимости, затеял судебное разбирательство, подав иск к племяннику-инвалиду, и этим иском третирует его. Я по-другому назвать это не могу: истец вступил в борьбу с племянником за один квадратный метр! Такая ситуация не в пользу Евгения Бобока.
Я знаю, что очень многие не согласятся со мной, потому что закон есть закон. Но эти две трети были у бабушки с дедом, а не у дяди. Хранение этих долей и распоряжение ими должно в любом случае быть добросовестным. Этого нет в данном имущественном споре.
- И это уже не столько о законе, сколько о морали…
- Это печально, это отражает болезненное состояние нашего общества и, к сожалению, нравственную деградацию человека, который судится с Алексом. Это дискредитирует церковь, которая и так уже позволяет себе вмешиваться в политику, заниматься бизнесом, оказывать дорогостоящие платные услуги, которые по сути не могут быть платными.
Все это - следствие того, что некоторые носители церковного сана на самом деле являются людьми далеко не духовными, это стяжатели, корыстолюбивые и жадные. Когда стяжатель надевает рясу – он дискредитирует церковь. Я не говорю о вере, речь идет именно о церкви, которая в Молдове узурпировала определенные государственные функции и стала ими пользоваться по принципу судей, прокуроров и политиков. Это страшно. Мне бы очень хотелось надеяться на то, что дядя все же одумается и отзовет иск.
- Но чем все-таки он этот иск мотивировал?
- Есть версия, что дядя якобы подал иск, чтобы защитить племянника от слишком навязчивых, по его мнению, друзей матери, которые оказывают юноше поддержку: покупают продукты, готовят, организовывают досуг. Все это нелегко! Поэтому обвинять или подозревать этих людей в корысти - дело неблагодарное. Интересная ситуация: сам дядя ребенку ничего не дал, а претензии предъявляет к тем, кто дает, причем бескорыстно.
К тому же этот иск никоим образом не может спасти племянника от мошеннического действия по отношению к нему: гарантией того, что никто никогда не воспользуется квартирой Алексея в дурных целях, является первичный документ, выданный нотариусом, в котором бабушка и дед стали владельцами двух третей имущества.
Если две трети будут зарегистрированы в кадастре, скажем, на Евгения Бобока, а одна треть - на Алексея, ни один из них не сможет продать квартиру без согласия другого. И нет смысла в таком иске в целях якобы защиты племянника, когда у каждого на руках сертификат наследника.
- В чем тогда корысть Евгения Бобока?
- Иск под псевдомотивом обеспечения Алексею безопасности на самом деле предусматривает абсолютно меркантильный интерес: отъем одного квадратного метра жилья у ребенка и возможный расчет на отъем собранных на его лечение средств: дядя надеется, что племянник отдаст их с целью выкупа его двух долей.
Думаю, суд встанет на сторону Алексея даже несмотря на то, что мало оснований доверять нашей молдавской судебной системе. Но в данном деле хороший адвокат будет просить суд учесть интересы ребенка, противостоять подспудным, скрытым интересам истца, который под видом благородства на самом деле преследует чисто меркантильный интерес.
Это подтверждает абсурдность иска и обнажает истинные помыслы дяди-священника. Если эти мои доводы до него дойдут, он не сможет уже утверждать на суде, что хочет защитить племянника, поскольку в иске он претендует на лоджию в квартире, аргументируя это тем, что об этом якобы просит его мать, бабушка Алекса.
Иск не терпит абсурда, который, тем не менее, в нем присутствует. Бобок-старший просит: отдайте мне лоджию, потому что так хочет моя мать и мать моей умершей сестры. Но по тем же соображениям на нее может претендовать и Алексей, потому что он ребенок его умершей сестры!
Этот аргумент не выдерживает критики ни с одной, ни с другой стороны. Лоджия будет делиться чисто математически: две трети против одной трети. И точка. Проблема не столько в том, как поделят, сколько в том, как суд предусмотрит дальнейшие действия этих людей после раздела.
- С чем все-таки останется Алекс в результате судебной тяжбы?
- Суд и защита должны побороться за то, чтобы после этого дележа не наступили последствия. А именно: чтобы дядя не смог эти свои две трети выторговать в денежном эквиваленте у племянника. Для этого и нужен адвокат: чтобы показать абсурдность этой просьбы и попросить судью посмотреть глазами человека - не только юриста! - на то, как правильно поделить квадратные метры, чтобы удовлетворить всех и при этом не забыть, что основной проживающий в квартире человек - инвалид, нуждающийся не только в специальной помощи и уходе, но и в определенном метраже, в котором он будет себя комфортно чувствовать, учитывая его здоровье и психологическое состояние после смерти матери. Это намного весомее, нежели стенания дяди по поводу ушедшей сестры.
- Какие эмоции вызывает у вас дело семьи Бобок?
- Мне жаль, что в моей стране, где очень многие мои товарищи положили здоровье и жизни на то, чтобы в обществе что-то изменить, происходит все это. Такое никогда, ни при каких обстоятельствах, не могло бы произойти в цивилизованных странах: там у инвалидов много прав и есть большая поддержка общества. А у нас инвалида запросто могут обмануть, у нас дядя с ним борется как с равным. При всем моем уважении к Алексею – а он действительно умничка! - не может он находиться на равных позициях со здоровым мужчиной.
- Почему слушания проводились в закрытом режиме? Почему не пустили журналистов?
- Если бы я увидела протокол заседания, могла бы ответить на этот вопрос. Принцип публичности судебного заседания заложен во всех кодексах, и нарушить гарантию публичности заседаний можно лишь при рассмотрении дел, в которых, к примеру, фигурируют обстоятельства, унижающие честь и достоинство человека. Это случаи насилия и ряд других, но это однозначно не случай семьи Бобок. Судья, который решил заседание закрыть, конечно же, закон нарушил, если запрет действительно был зафиксирован в протоколе. На самом деле в нем вы эту запись не найдете. Запрет могли высказать в устной форме с учетом того, что участники процесса находились в эмоциональном состоянии. Эту ситуацию мог бы разрешить наш адвокат, который, к сожалению, на первом заседании не присутствовал. Но он обязательно будет принимать участие в других.
- Представители социальной службы будут участвовать в рассмотрении дела?
- В обязательном порядке должны присутствовать представители опеки и попечительства. Но это было лишь предварительное заседание с попыткой примирения. При открытии нового заседания судья сам привлечет органы опеки и попечительства к слушанию, и по поводу их позиции сомнений у меня не возникает: они полностью будут на стороне Алекса.
- Каков ваш прогноз?
- Я не знаю, как долго продлится судебный процесс, но, на мой взгляд, истцу нужно отказать или же закрыть дело таким мудрым решением, по которому дядя никогда не сможет воспользоваться ничем, кроме подаренных ему родителями квадратных метров.
Так можно оградить Алекса от псевдозащиты дяди.
Мария БУИНЧУК