В селе Улму Яловенского района жену партизана Некулаевскую Евдокию Георгиевну первый раз фашисты арестовали в марте месяце 1944 года. С ней был грудной ребенок – Женя, пяти месяцев, и дочь Нина двух с половиной лет. Просидела она в камере жандармерии три месяца. Почти каждый день допрашивали, избивали, а плачущих детей во время допросов отбирали и выкидывали, как щенят, во двор. От Евдокии Георгиевны требовали, чтобы она вызвала из леса мужа, который сражался в партизанском отряде имени Кутузова. Командиром этого отряда был тов.Александров, а начальником штаба - боевая партизанка комсомолка Катюша.
Евдокии Георгиевне предлагали 25000 румынских лей за то, чтобы она выступила с обращением к партизанам. Ей подготовили специальный текст, она должна была выучить его наизусть и через усилитель, установленный на специальной машине на опушке леса, его произнести.
Евдокия Георгиевна, 24-летняя женщина, мать двоих детей, наотрез отказалась это сделать: «Ни дети, ни муж, ни односельчане никогда мне эту грязную измену не простят!». Фашисты продолжили издеваться над партизанкой. Избиения продолжились. Особенно отличились в издевательствах над ней и над ее детьми фашистские прихвостни предатель Будяну Дмитрий Ефимович и старшина Бэрбиерь. Но жандармский шеф не мог сломить твердую непреклонную волю Евдокии Георгиевны, и ее передали командованию карательного батальона, расположенного тут же в селе, в школе.
Дочка Нина вечером незаметно убежала к бабушке Наталье. И тут, в штабе батальона, ее стали избивать с новой силой. Били по пяткам, ставили по команде «смирно!» на несколько часов к стенке, били лицом об стену, таскали за волосы, пинали ногами. Палачей бесило то, что простая, полуграмотная женщина оказалась сильнее их, держалась стойко и мужественно.
В эти дни в штаб батальона привели 18 арестованных большевиков, коренных жителей села Улму. Самому младшему из них было 22 года, а самому старшему 38 лет, в их числе были: Мадан Федор – 26 лет, Кристя Иван – 30 лет, Гуцу Николай – 27 лет, Постика Иван – 32 года, Постика Георгий – 28 лет, Голубенко Яким – 36 лет, Гуцу Митрофан – 35 лет, Пламадялэ Феодосий – 38 лет, Цэруш Константин – 22 года, Плэмэдялэ Макар – 28 лет, Колесников Владимир – 27 лет, Грэдинар Василе из села Суклея.
Все они обвинялись в попытке уйти в лес к партизанам. Среди этих товарищей были и два партизана Вылков Федор и Стрестиян Димитрий. Оба они в бою были ранены и захвачены в плен. Всех арестованных по очереди допрашивали каждый день и избивали. Содержали их тут же, во дворе школы, в сыром и холодном погребе. В туалет не выводили, там же они и оправлялись. В день на 18 человек давали им ведро объедков и помои из солдатской кухни. Арестованные были крайне истощены, еле передвигались, раны гноились, все они обросли щетиной, были оборваны, одежда была испачкана в кровяных пятнах.
Во время одного допроса партизану Стрестияну Димитрию офицер-эсэсовец приказал закрыть глаза и высунуть язык. Ничего не подозревая, тот машинально исполнил эту команду. Стоявший рядом солдат нанес ему сильный удар по нижней челюсти– на пол отлетел перекушенный кончик языка, обильно протекла кровь.
Набрав полный рот крови, Димитрий плюнул офицеру в лицо. Его тут же сбили с ног, повалили на пол и избивали до тех пор, пока тот не потерял сознание, потом вытащили во двор. Офицер приказал: «Повесить!».
Повесили Дмитрия в его родном селе. На груди висела картонка с надписью: «Партизаны, сдавайтесь добровольно и мы вас простим, но если с оружием попадете к нам в плен, то вас ожидает виселица!».
Рядом висел другой плакат: «Кто приведет и сдаст нам партизана, получит 50000 лей, 2 десятины земли и пару волов».
Утром следующего дня всех арестованных вывели из погреба, дали им в руки ведра и заставили таскать воду в погреб. Это был каторжный труд. Они устали, падали, их поливали водой, били прикладами и снова заставляли работать. К вечеру, в погреб было вылито до 2000 ведер. Вода поднялась до метра.
Посадили всех на бревно и приказали руки держать за спиной. Два солдата - у одного в руке была оцинкованная проволока, а у другого плоскогубцы - по очереди связывали им руки проволокой и тут же закручивали ее плоскогубцами. Проволока врезалась в руки, у многих текла кровь, боль была невыносимая, Цэруш Константин и Мадан Федор застонали. Вылков крикнул: «Держитесь, товарищи, духом не падать! Мы их сильнее!».
К нему подбежал фашист и с силой ударил его по губам. Вместе с кровью Вылков выплюнул выбитые зубы. Раздалась команда всем отправиться в погреб, в холодную, грязную воду. Туда же, в погреб, с ребенком на руках, втолкнули и Евдокию Георгиевну.
Люди, чтобы не упасть в воду, встали в один ряд, вплотную друг к другу, лицом к стене. Многие не могли так долго стоять, судорогой сводило ноги, они падали в воду, их зубами поднимали товарищи. Особенно тяжело было стоять с ребенком Евдокии Георгиевне. Два раза из онемевших рук падал в воду маленький Женя, она его в темноте ловила, выкручивала пеленки и прижимала к себе, чтобы согреть коченевшее детское тельце материнским теплом. Товарищи посоветовали ей снять с себя платье и сделать что-то наподобие люльки и повесить ребенка на шею. Она так и сделала, но часовой, освещая фонариком погреб, увидел, что ребенка она привязала к себе, подозвал, с силой сорвал это приспособление, а ребенка бросил в воду. Евдокия выловила мальчика, опять выкрутила тряпки и стала прижимать к себе. Несколько раз у нее подкашивались ноги, и она приседала в воду. Вот тогда и было предложено держать ребенка по очереди. А делалось это так: двое становились друг против друга, прижимались животами, к ним на грудь Евдокия клала ребенка. Так и переходил он от одной пары к другой.
Это была страшная ночь. А что придумают изверги завтра? Какие новые пытки к ним применят? И как все это выдержать? Как перенести, показать, что советским людям не страшны никакие пытки. И что они духовно, морально, физически сильнее врагов?
Вот и утро. Тихое, солнечное, августовское утро. Зреет виноград, зреют яблоки, груши, сливы. Самое счастливое и радостное время в Молдавии.
Раздалась команда: «Выходи!». Живые трупы, посиневшие, дрожащие от холода, жмурясь от яркого солнца, с трудом вылезают из погреба. Всех их повели к колодцу, и солдаты начали их поливать водой, чтобы смыть нечистоты с их одежды. Вылков беззубым ртом смеется: «Ну, вот и второе крещение!». Евдокии привезли ее мокрое грязное платье, заставили отойти в сторону, снять рубашку и выполоскать свою одежду, тряпки ребенка. К школе стал собираться народ. Солдаты разгоняли его прикладами. Посадили всех на бревно, руки посинели, кровоточат. Солдаты быстро вынесли во двор стол, стулья для офицеров и жандармов, арестованных рассадили на скамейки. В стороне от офицеров расположился священник Апостол Михаил Иванович, на шее у него был большой крест с распятием, руки - на животе и все время шевелит пальцами, нервничает.
Начался «судебный процесс». Длился он не более получаса. Офицер огласил заранее подготовленный текст приговора: «За связь с партизанами, за помощь партизанам все 17 человек приговариваются к расстрелу». Дело же Евдокии Георгиевны Некулаевской выделяется отдельно для расследования. Обращаясь ко всем жителям села, - они вновь стали подходить к школе -офицер объявил, что они могут принести своим родственникам чистую, хорошую одежду и побольше хороших продуктов. Священник Апостол отошел в сторонку, в садик школьного двора, и к нему по очереди стали приводить приговоренных для исповеди.
По всему селу, в каждом доме был слышен плач, на голову палачей, сыпались проклятья. В это время около школы собралось около 300 человек, прибыли повозки.«Арестованные! Влезть на повозки!». Арестованные не могли влезть, их подсаживали солдаты, потом их связали проволокой.
…И вот скорбная процессия смертников под охраной 200 карателей, тронулась по селу. Позади остались родные дома, семьи, жены, дети, браться, сестры, отцы, деды. Руки их тянулись к повозкам, чтобы последний раз обнять и поцеловать своих близких, но каратели, шедшие сплошной цепью около повозок, отгоняли их прикладами.
«Будьте вы трижды прокляты, злодеи!», - кричали они вслед душегубам. Под вечер колонна подъехала к селу Манойлешты. Приговоренных стащили с повозок и, подгоняя прикладами, погнали в овраг, там их и расстреляли. При расстреле присутствовал член «Железной гвардии»Кожушняну Андрей Николаевич, житель села Малкоч.
Вылкова Федора привезли в село Логанешты и повесили в центре села. Так закончилась кровавая расправа над жителями села Улму. Остались в штабе карательного батальона одна Евдокия Георгиевна с сынишкой Женей. Когда отправили приговоренных к расстрелу, ее снова вызвали на допрос. Женя был у нее на руках. Мальчик горел, как в огне, от холода он простудился и плакал. Евдокия в присутствии офицеров и жандармов стала кормить его грудью. Немецкий офицер что-то сказал румынскому жандармскому офицеру и потом приказал предателю Будяну сбегать на кухню, накалить там кусок железа и вернуться к ним. Офицер подошел к Евдокии и сказал: «Отец его партизан, ты партизанка, партизанским молоком ты кормишь своего сына, ты его вырастишь и выкормишь тоже партизаном. Мы сделаем так, чтобы ты больше не кормила молоком».
В это время с куском раскаленного железа вбежал Будяну. Офицер приказал ему: «Возьми этого щенка и выброси на улицу». Евдокия с силой прижала к груди плачущее дитя, но Будяну все-таки вырвал его из объятий матери и побежал с ним на улицу. Мать, как львица, пыталасьбросилась вслед, чтобы отнять ребенка, но немецкий офицер подставил ей ногу, и она упала на пол. На ней разорвали платье и к обнаженным соскам приложили раскаленное железо. Раздался душераздирающий крик. Запахло паленым мясом. Женщина потеряла сознание. Очнулась она во дворе школы. Возле нее ползал ребенок. Она заплакала. К ней подошел предатель Будяну и приказал: «Иди домой! Тебе разрешено уйти домой!».
Шатаясь и держа на вытянутых руках ребенка, чтобы не причинить себе боль, мать лишенная палачами радости кормить его, но не сломленная духом, непокоренная, шла домой. Жители улицы, по которой она шла, провожали ее восхищенным взглядом. Дома их встретила мать Наталья и дочурка Нина. Втроем переживали они случившееся.
А Женя продолжал гореть. Его нужно было кормить. Груди опухли, сцеживать молоко было уже нельзя, соски кровоточили, до них трудно было дотронуться. Мать придумала чем кормить малыша. Она жевала мамалыгу, перекладывала ее в чистую тряпочку и совала ему ее в рот. Но малыш язычком эту «соску» выталкивал и продолжал плакать.
Укутав ребенка теплым платком, бабушка стала ходить с ним из угла в угол, шептать ласковые слова, пытаясь его успокоить. Мальчик, наконец, согрелся, успокоился, уснул. Однако неспроста фашисты отпустили Евдокию домой.
Ночью осторожно открыв дверь она вышла во двор и увидела предателя Будяну. Значит, они решили, что после случившегося из леса прибежит муж, и тогда они схватят и его. Всю ночь не спала Евдокия. Она боялась, чтобы в эти сети не попался муж, и тогда уж ни ей, ни ему, ни детям несдобровать. Утром она послала мать по соседям, чтобы соседи наблюдали за возможным появлением мужа и сообщили, что его ждет ловушка.
Два дня фашисты караулили мужа, а на третий день снова ее арестовали, привели в штаб батальона и сказали, что она будет помогать повару на кухне.
Начались дни побоев, унижений, оскорблений. Ребенку с каждым днем становилось все хуже. Соседи, рискуя быть избитыми и арестованными, тайком передавали ей теплое молоко. Но ребенок угасал на глазах, он осунулся, его мучил понос, началась рвота. Малыш перестал плакать, только открывал и закрывал глаза. Кровью обливалось сердце матери.
Август. Артиллерийская канонада приближалась к Улму. Оккупанты упаковывали свои пожитки, собираясь покинуть село. Вечером к Евдокии подошел солдат-часовой и сказал ей: «Тебя собираются перед уходом повесить, немедленно уходи! Возьми ребенка, ведро и иди к колодцу, ведро брось в колодец, а я потом убегу, я - из Бельц». Поблагодарив солдата, она так и сделала, от колодца она сразу отправилась за село в овраг.
Немцы через 15-20 минут, обнаружив отсутствие часового и арестованной Евдокии, решили, что их забрали партизаны и подняли крик: «Партизаны! Партизаны!», открыли беспорядочную стрельбу и до утра пролежали во дворе школы. Евдокия в овраге обнаружила неглубокий, сырой, темный колодец. Спустилась вместе с ребенком в этот колодец и просидела там двое суток. Обнаружили ее и вытащили из колодца советские воины-освободители. Двигаться она с ребенком не могла. Ее отвезли домой на повозке, медицинские работники оказали ей там помощь, но Женю спасти им не удалось. Долго мать оплакивала свое дитя. Но было и утешение. Пришли свои, родные – освободители, рядом был муж, мать Наталья, дочь Нина.
…В 2000 году Евдокия Георгиевна Некулаевская умерла. А дочь и сегодня живет в Улму. Она все помнит, ничего не забыла, и простить палачам их злодеяния никогда не сможет.
Эти записи, сделанные учителем истории Малкочской средней школы Иваном Федоровичем ГЫНДЯ еще при жизни Е.Г. Некулаевской, бережно хранятся в школьном музее. Задуманный сельчанами памятник Женщине-Матери в селе так и не был возведен из-за отсутствия средств. Но название партизанского отряда в 1977 году получил Кутузовский район, позже переименованный в Яловенский.